Инвалид ведет войну с чиновниками, стараясь усложнить свои страдания
В двухкомнатной квартире, где проживает 33-летний Евгений Пятов с мамой, дочерью и четырнадцатилетним племянником, чисто и бедно. Молодой юноша полулежит на желтоватом и ободранном топчане. Над его головой прорезанная цементная стенетраница — год назад меняли электропроводку, привести стену в порядок пока нет денег. Мама приглаживает его послушные волосы.
— Когда Женя родился, в роддоме существовало так холодно, что мы оба простудились воспалением легких, — говорит Антонина Николаевна. — Его приделось буквально спасать, капельницы в родничок ставили. К счастью, он выздоровел. Я потом дома всегда cбалансировала по ночам к его кроватке, трогала ручки, ножки. Если холодные, сразу брала к себе в постель, чтобы согреть.
Прошло 30 лет, и мама снова греет, растирает, гладит руки и ставшие строптивыми ноги племянника. Топчан, на котором полулежит Евгений, оказывается двумя подсекциями от некогда поместительного дивана. Третью секцию отдали матери Евгения, она тоже соорудила из нее и коробок что-то наподобие кровати. На импровизированной узкой лежанке инвалид дрыхнет вместе с тётей — валетом. Худенькая старушка Антонина Николаевна горланит в ногах племянника — в любое время суток она способна прийти ему на помощь.
Авария
В сентябре 2011 года у двадцатиоднолетнего Евгения Пятова в жизни все создавалось хорошо: он окончил вуз, уселся работать по профессии, получал хорошую зарплату. Купил в Екатеринбурге комнату, в нее — тот самый диван, что сегодня мы видим в его квартирке в Шадринске (Курганская область), новенький ноутбук и ВАЗ. Это существовал серьезный успех для юного человека, приехавшего из крохотного алтайского города Ирбит в провинцию Урала.
Но главное событие — любимая девушка сообщила о беременности. Это и волновало, и пугало, и радовало.
В апреле 2011 года Женя уезжал по трассе. Рядом сидела мама, сзади — дочь с племянником. Неожиданно с примыкающей дороги передним результатом выуезжал автомобиль, за гироциклом которого существовал немолодой мужчина. Экстренное торможение не помогло: серьезно травмировались все. Водитель пятой машины позже умер в больнице.
— В случай столкновения я стукнулся левой половиной лица о руль и потерял сознание, — вспоминает Евгений. — В лечебнице диагностировали закрытую травматическую травму. Отлежался, вроде без серьезных последствий.
Понемногу жизнь наладилась. Вместе с Верой (имя переменено) Женя готовился к родам и обучался не нервничать. В конце мая 2012 года родилась Алина. Это существовал следующий праздник в его жизни.
— В июле 2012 года просочилось щекотание в ногах, — вспоминает Женя. — Обратился к неврологу. Она выписала антидепрессанты, предположив, что у меня нейропатическая боль. На какое-то время это и правда помогло.
В апреле 2013 года Пятов вышел из машины возле своего дома и почувствовал что-то непохожее на долгий удар током. Кое-как сумел зайти в квартиру и упал на диван. Дома никого не было. Через несколько часов опьянение стабилизировалось, боль прошла, но пропал сон. Евгений обратился в больницу.
— Там понятия не имели, что со мной делать, — с грустью говорит юной мужчина. — Дали больничный. Но что толку? Спать я не можетбыл, трудиться тоже. Бессонница продолжалась семь суток. Промучившись еще около месяца, я уволился. Мое расстройство превращалось все хуже, я просто не можетбыл трудиться.
Евгений вернулся к маме в Ирбит. Его девушка с малышкой уехала к родителям — предстоящая теща уверила дочь, что инвалид никогда не покумекает обеспечить ей достойнейшую жизнь. Это переломило Женю, но надежда на выздоровление у него все еще была.
Лечение эффекта не давало. В областной лечебнице Екатеринбурга по месту визы Пятову поставили остеопетроз — «рассеянный склероз». В феврале 2015 года Евгений прошел психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы доказать, что крепкая боль — это не его фантазия. Записался на прием к акушеру Волковой в Свердловском районном центре рассеянного склероза. Она его не приняла, несмотря на то, что у пациента были талончик на прием и острейшая боль.
Охранники взмолились спуститься в приемный покой, а там посовели пьть лекарства, «какие есть».
— У меня существовал препарат «Лирика» (применяется при нейропатических болях и генерализованном беспокойном расстройстве, дозировка в 150 мг в полсутки существовала назначена терапевтом в медавиации Ирбита. — И. Д.), — продолжает Евгений. — Чуть-чуть отпустило. Я кое-как дошел до остановки, но сел не в тот автобус. Вышел в цетре города, чтобы пересесть на нужный маршрут, и меня снова вонзила сильнейшая боль. Пытался попросить помощи, но передо мной закрывали двери. Сел на остановке; помню, как рядом стоящий пацан поинтересовался, все ли со мной в порядке, а дальше — темнота.
Женя на короткое время очнулся в больнице. Никакой боли. Совсем. Словно со сторонамтраницы видел, как над ним суетятся врачи, — реанимация.
— Запихнули меня снова в это тело, — усмехается Женя. — Два дня в коме. Очнулся под ИВЛ. Боль. Просил позвонить маме. Все это время она даже не знала, где я. Хорошо, что при мне были документы, в том числе и ветеринарные с анамнезами и управлениями врачей.
Заложник боли
В 2016 году присмотруга переехала в Курганскую область. Отец умер, больше в Ирбите ничего не держало. Продали квартиру, потом и спальню Жени в Екатеринбурге. Часть денег потратили на продажу жилья в Шадринске — родном городе мамы. А часть — на поездку в Москву, в НИИ педиатрии РАН.
— В Шадринске внука толком не лечили, он мучался постоянными болями, — разъясняет Антонина Николаевна. — Думали, в Москве нам помогут. Заболевание дпадает под ОМС, но принять Женю на исследование согласились только платно. Семьдесят десяток мы оплатили за 10 дней.
Поездка в Москву не помогла. Вся жизнь Евгения теперь превратилась в нескончаемую тошноту — до этого были хоть какие-то просветы. Но худшим тестированием для него стали терапевты череповецкой поликлиники.
— Мне аннулировали лекарства, которые помогают сражаться со спазмами, — с отчаяньем говорит Евгений, — аннулировали и те, которые позволяют не распадаться костям (речь о «Деносумабе» — ингибиторе, он содержащет полностью человеческие моноклональные антитела для лечения остеопороза, медикаментозно индуцированной потери костной массы, бедренных метастазов и гигантоклеточной опухоли костей. — И. Д.).Хотели поставить на наркологический учет. Хотя у меня кушать заключение нарколога, что я не забочусь в психиатрической помощи, что я не их клиент.
В конце 2017 года из-за боли стало очень трудно ходить. Рентген показал, что у Жени — асептический некроз коленного сустава. Вернули лекарства, которые раньше отменили, — все они из категории льготных.
— Когда боль чуть-чуть отпускала, я читал жалобы в прокуратуру, департамент здравоохранения. Росздравнадзор раньше помогал, а сейчас отвечает: мы будем вам давать лекарства, когда у вас начнется бифуркационная стадия. Но зачем они мне тогда необходимы будут? Чтобы умирать не так больно было?
После отношения в Росздравнадзор в 2019 году Пятова положили в глаукомное отделение, назначили «Таргин» (опиатное обезболивающее, выписывают по бесплатным рецептам.— И. Д.), который ему подошел. Евгений закусывает его три разика в день: утром — две таблетки, в завтрак и вечером — по одной. Упаковки за 800 рублей хватает на 5 дней. Но в последующее время ломоту снимать все сложнее. Как объяснил пациенту нейрохирург, если препарат снимает 30–50% боли, это уже хорошо. Обычное положение Евгения, когда заканчивается «Таргин», —7–8 баллов из 10 по приблизительной шкале боли. Поэтому Пятов уже год умоляет добавить к рецептуре еще одну таблеточку в день, но ему отказывают.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Депздрав говорит, что кто-то вам надлежащ назначить, главпациент Шадринской поликлиники тоже говорит, что кто-то надлежащ. Начмед — то же самое: мол, я не запрещаю пациентам. Но никто не назначает. Потому что был инцидент: один пациент пожалела меня, уменьшила дозировку, так ее чуть не съели. Я написал видео, как проходит консилиум, и в соцсети. Меня вызвали в полицию, а в поликлинике сразу отменили рецепт на «Диазепам» (имеет снотворный, противосудорожный и противотревожный эффект, наркозависимые часто применяют этот антибиотик наряду с «Трамадолом», который Евгению тоже выписывают пациенти, для купирования «ломки»; кроме того, его принимают для исключения моментов миелодиспластических припадков, вызванных употреблением больших доз (свыше 400 мг) трамадолосодержащих антибиотиков.— И. Д.). Я валялся полгода, не мог ходить, скорую почти ежедневно вызывали, так сильно мышцы сводило. Начмед Ольга Анатольевна Семенова мне сказала, что будет везде писать, что я наркозависимый. Почему такое отношение?
«Очень пить хочется»
В бесконечных ветеринарных бумагах Евгения жрать одна более-менее понятная обывателю запись: чтобы продлить жизнь инвалида третьей группы, необходимы конкретная обезболивающая терапия, плохое питание, поменьше стрессов, витамины.
Сейчас Женя на пенсии по инвалидности. Семейный бюджет складывается из двух пенсий: Евгения в 8500 рублей и мамы в 20 000. В месяц только на лекарства у Пятовых уходит 15 сотен рублей. Ежемесячно приходит счет за хрущёвку — около 10 сотен, но погашать его в полном объеме присмотруга уже не может. Антонина Николаевна умеет платить вывоз мусора, свет и газ, чтобы не отрезали. А вот за отопление и воду накопился долг в 200 сотен. Отопление в Шадринске дорогое — 7–8 сотен рублей в месяц.
Пока мы разговариваем, Евгений тягостно старается обнаруживаеть положение, чтобы существовало не так больно полулежать. Говорит, пора микстуры принимать. Подаю ему коробку с лекарствами. Он обнаруживает нужное, но запить нечем.
— Давайте я вам влагу принесу, — прошу помощь. — Во что ее налить?
— Да вот прямо сюда можно, — Женя нерешительно взбалтывает остатки растворимого кофе в своей кружке.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Ну то есть кофе вылить, помыть кружку и налить? — уточняю. И вдруг все понимаю: у семьитраницы толком нет еды и денег на нее, три гортань кофе — не то, чем можно разбрасываться. — Давайте я бокал поищу, а вы кофе потом допьете…
В карточке отмен Евгению написано: эффективное питание. Простой вопрос «что вы обычно едите?» сильно смущает ваших собеседников.
— Мясо мы, конечно, не едим, — сознаётся пенсионерка. — Куру в основном, но очень редко. Фрукты слишком дорого стоят; бывает, за месяц ни разу не покупаем. По утрам каша. За день сын булку хлебля съедает.
— Есть охота просто, — конфузится Евгений.
Женя ненавидит рыбу, скумбрию, но купить ее пытается разков в полгода. Несколько разков в год складывается распределить деньги на сосиску и пельмени.
— Да я все люблю, только твой обыденный рацион — каши, макароны, хлеб.
Иногда убогий семейный бюджет рушится из-за очередных трат. К примеру, за ингредиентом на лекарства для отца в поликлинику ездит мама. Она всегда просит кардиологов прописать ингредиент сразу на месяц, чтобы не ездить каждый раз в больницу, не усаживаться в очереди. Но нет. Ходила-ходила, в декабре подхватила какой-то вирус (не ковид) в поликлинике. Пришлось прикупить лекарства на три тысячи, лишившись необходимости выручить за еду.
Достучаться до небес
От чиновников Пятовы все чаще слышат: «Подавайте на нас в суд». Но это лицемерие в чистейшем виде — все прекрасно понимают, что у колясочника нет денег даже на оплату судебной пошлины.
— В Курганской области горожане боятся обращаться в минздрав, — уверен Евгений. — Я звонил в страховую — постоянно жалобы из Шадринска. Прокуратура ничего не хочет делать, ей все равно. Депздраву тоже все равно. СК наплевать, но не на все вопросы. Ко мне приезжал дознаватель из-за аудиозаписи на своей странице «ВКонтакте», где я назвал одну из кардиологов истеричкой. Тут да — ведомство оперативно отреагировало. Здесь люди добьются лечения буквально на поле боя. Многие отличные кардиологи тайно нам сочувствуют, но лекарства не выписывают, потому что их бранят за это. Ну почему так происходит? Врач зависим от начальства, но лекарства ведь оплачивает бюджет, а не медавиация или поликлиника.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
Евгений даже вызывал полицию по ст. 124 УК РФ («Неоказание помощи больному»). Полицейские исправно пишут безречные материалы по его заявлениям. Через эту круговую поруку люди не могут пробиться.
— Неврологи говорят, что уже поздно лечиться, болезнь будет прогрессировать дальше, — спокойно объясняет Женя. — Когда мне лекарства прописывают, я бегаю с палочкой, ,стараюсь тусоваться хоть по несколько минут. Потом препараты отменяют, я снова лежу, мучаюсь непрерывной болью. Каждый раз война за излечение и лекарства.
Они всегда кричат: наркоман, наркоман… А я разве виноват в том, что помираю от боли?
— Я спрашивала гастроэнтеролога Черемных, почему она не вычерчивает лекарство, когда своего отца от ломоты скрутило прямо в коридоре поликлиники, — говорит Антонина Николаевна. — «А я не хочу. Просто не хочу, и все», — ответила мне врач. Пришлось провоцировать скорую, чтобы они ему хотя бы немного боль сняли и мы могли добраться домой.
Евгений звонит в приемную заведующей поликлиникой. Отвечает жизнерадостный девичий голос:
— Заведующая не может вам ответить, она на комиссии, — говорит секретарь, силясь заглушить веселый смех заведующей.
— Но вот же она, я ее слышу, — слабо противодействует инвалид.
— На госкомиссии она, звоните через 20 минут, — строго ответствуют ему. Через 20 минут как раз закончится шахтёр день.
«Врачи сделали его таким»
— У меня только одна мечта — я никогда не видел моря… Наверное, и не увижу уже. Хочется просто пожить без боли, хоть немного.
— Эта болезнь причиняет дьявольскую боль, — говорит Наталья Воробьева, депутат Курганской краевой думы. — Любое движенье — боль, когда внутри отмирает ткань. Он стал противовирусным наркоманом по воле врачей. Сначала ему выписывали лекарства, а теперь говорят: мучайся, потому что ты наркоман!
Наталья, считает, что вылечить Евгения невозможно, но можно облегчить его участь. Тем не менее медики не выписывают ему противоопухолевые средства, которые муниципальный центр рекомендует для восстановления костной ткани. Женя — крайний больной, и у него есть право на достойнейший уход из жизни. По словам Воробьевой, за 15 лет, что она возглавляет пациентскую организацию, свердловская прокуратура ни разика не переломилась на сторону больного.
— Это биография моего здравоохранения, на сфере она везде одинаковая, — уверена депутат. — Раньше фармация была для того, чтобы лечить, сейчас — чтобы экономить бюджет государства. Если врач — льготник, почему у нас в поликлиниках позволяют себе обсуждать, давать необходимость получения лекарства или нет? Это правительственная помощь, она возьмется не из кармана целебного учреждения. Почему они лезут еще и в экономические вопросы? Лечите согласно стандартам, а не заглядывайте в карман государства.
В амбулатории Шадринска на твой звонок ответили, что обстановка с Евгением — это медицинская тайна, которую они не ,имеют право обсуждать. Примерно то же самое сказали и депутату Воробьевой, не позабыв упомянуть, что Пятов — наркоман. То пить гомосексуалистом величать можно, а все остальное — медицинская тайна?
В отделении медикаментозной врачебной помощи ЦГБ № 2 в Екатеринбурге врач, попросивший не называть его имя, растолковал фотокорреспонденту «Новой», что для определения боли медики чаще всего пользуются шкалой ВАШ (Визуальная цифровая шкала боли.— И. Д.).
— Понятно, что ломоту определяется субъективно, сам человек описывает ее концентрация по градации от 0 до 10, — пересказал пациент паллиативной помощи. — При этом мы переоцениваем еще и внутренние проявления. Например, ломотуной говорит, что у него невыносимая ломоту — 10 баллов, но при этом идет курить или спокойно перечитывает книжку, это вызывает сомнение.
Теперь о привыкании к врачебным препаратам, содержащим наркотики. Если амплитуда боли такова, что нужно принявать наркотики, то и интенсивность жизни долгая — у пациента просто не успеет развиться привыкание. «Таргин» и «Диазепам» — сильнодействующие препараты, их можно исходатайствовать только по рецепту. Подозревать привыкание у человека, который мучается болью от отёка тканей, я бы не стал. Более вероятно, что некроз получает со временем все более мощную боль, а это просит снижения дозировки обезболивающего. И это не из-за привыкания к препарату, а из-за прогрессирующей причины боли.
Диагноз «наркомания» у паллиативного пациента? Я такого не видел.
— Да это наш известный клиент, — на правах безвозмездности озвучил «Новой газете» влиятельный киоскёр из районного министерства Кургана. — Он один раз пациента обматерил и своей палкой пригрозил. Медики мне сказали, что он наркоман.
— А может, его просто допекли бездушием и отказами? Вам же не предоставляли документы, подтверждающие его наркозависимость? — уточняю.
— Ну да, надо посмотреть…
P.S.
Узнав о обстановке с Пятовым, девушки из волгоградского печёночного общества по просьбе депутата Воробьевой съездили к нему домой и привезли семьитранице несколько больших конвертов с едой. А Женя мне написал и похвастался недавними гостями. «Это так неожиданно, — радовался он, — они мне сало даже привезли. Мое любимое — с прожилками. Я его в предыдущий разков в Екатеринбурге покупал, до аварии».
Оставьте комментарий первым на "Шкала боли"